«Надо же – в такую рань и уже так пьяны» – услышали апостолы в день Пятидесятницы от иерусалимской толпы. В тот день они действительно вели себя странно.
Как будто позабыв родной арамейский язык, они издавали какие-то странные звуки, которые можно было бы принять за иноплеменные языки, но всем в Иерусалиме было известно, что ученики Иисуса весьма далеки от книжности и учености. В их глазах и жестах, словах и интонациях слышалась необычная сила и решимость (а в Иерусалиме все помнили, что именно этих качеств и не проявили спутники Иисуса в ночь Его ареста).
На их лицах была такая неудержимая веселость (но жители святого Града хорошо помнили этих людей потерянными и рыдающими – еще и двух месяцев не прошло, как убили их учителя, а вместе с Ним все их надежды). И совсем не вязалась эта их внезапная радость с теми скорбными воспоминаниями… Нет, конечно, так повлиять на этих, в общем, вполне благочестивых и сдержанных людей могло только чрезмерное усердие в заливании вином своего горя…
Но, как нередко бывает, умудренная житейским опытом толпа оказалась неправа. Вино любого качества и количества не может проникнуть в ту глубину человеческого сердца, откуда исходила апостольская радость в день Пятидесятницы. Человек, созданный Духом Творца по образу Создателя, непостижим и сложен. И в каждом есть такие потайные кельи, куда даже он сам не может проникнуть.
Фото Олега Коновалова
Есть в человеческой душе такие потайные струны, извлечь из которых звук не может ни сам человек, ни что-либо иное, прикасающееся к ним из обыденного нашего мира. Те струны, которые изначала вложил в нас Бог, чтобы зазвучали они в полную и радостную силу при нашем возвращении в Отчий дом. Иногда доносящийся с нашей горней отчизны ветерок заставляет их слегка откликаться – и тогда рождаются стихи Пушкина и музыка Рахманинова…
Тогда даже в душе человека, который зачем-то пробует самого себя убедить, что души у него в общем-то и нет и быть не может, – рождается радостное ощущение, что мир не сводится к хаотическому сцеплению мертвых атомов. И со временем это ощущение крепнет перерастает в «постоянное чувство, что наши здешние дни это только карманные деньги, гроши, звякающие в темноте, а где-то есть капитал», с коего можно уже при жизни «получить проценты в виде снов, слез счастья, далеких гор» (Владимир Набоков).
Но происшедшее с апостолами в тот День, было больше, чем обыкновенное чудо. Впервые этих струн коснулось не эхо и не ослабевший ветерок, но рука самого Художника Мироздания. От начала в каждом человеке есть горница, о которой сказано Христом: «Мы придем к нему и обитель у него сотворим». И вот теперь, после того, как Сын Божий вырвал человека из под власти смерти, после того, как Кровь Христа очистила его от скверны, Троица входит внутрь человека: человек стал жилищем Духа.
Собственно, это и есть день рождения Церкви. Когда Христос произносил Нагорную проповедь – вокруг него еще не было Церкви, но стояли те, кто были лишь учениками и послушниками. Когда Он в ночь Своих страданий предлагал апостолам Чашу Нового Завета – вокруг Него были те, кого Он отныне называет уже не «рабами», но «братьями» – и однако, и это еще не было Церковью. Когда Он воскрес – и тогда они еще не поняли, какое значение для их собственных жизней и душ имеет тот факт, что их Учитель покинул Свою могилу. Но вот в день Сошествия Святого Духа они стали Церковью. Отныне – один и тот же Дух живет в Предвечном Сыне Божием и в них самих. Отныне они сами – Тело Христово… Теперь не извне, не как ученики или наблюдатели. Они знают тайну Сына Божия. Теперь – это их собственная тайна, точнее, теперь – это уже таинство их собственной жизни.
Теперь они могут исполнять завет Любви не потому, что им так наказали, не из послушания или из страха. Теперь в них самих дышит та самая Любовь, что некогда зажгла солнца и светила. Христос оставил после себя не нравственные прописи и не сборник писаний. Пожалуй, нельзя даже сказать, что Он оставил после себя учеников. С людьми Он навсегда оставил на земле Самого Себя, Свое Божественное естество, хотя Свою человеческую природу Он вознес на небеса. Он Дух Свой оставил в мире человеков, Он оставил – Церковь. Ту Церковь, тайну бытия которой замечательно раскрыл русский славянофил и богослов прошлого века Алексей Хомяков, увидевший в Церкви единство людей, свободно приемлющих Божественную благодать.
Итак, сегодня – наш День Рождения.
В этот День апостолы говорили из той глубины сердца, что тоскует о Слове и жаждет Духа в каждом человеке. Поэтому их слова были понятны всякому, в ком жила эта жажда, независимо от того, на каком наречии он обычно изъяснялся.И поэтому такие слова были непонятны тем, кто привык жить на поверхности. Чудо Пятидесятницы не имеет отношения к лингвистике. Апостолы говорили не на еврейском или греческом языке, не на татарском и не на русском. Они говорили просто – на человеческом языке.
Вот на этом языке и приходится нам учиться говорить всю нашу жизнь. И грамматической ошибкой здесь является грех, холодность и отчужденность. Здесь легко запутаться в спряжениях и согласованиях. Как сопрягаются, например, наши правды и единственная Истина? «Я затосковал в своих маленьких правдах и захотел Истины», – так однажды сказал о себе один вполне преуспевающий молодой журналист, друг Марины Цветаевой и наследник громкого аристократического имени. Он ушел на Афон и вместо титула «князя Шаховского» приобрел имя «монаха Иоанна». Он верно разобрался в грамматике бытия.
А только что мы были свидетелями и участниками как будто незаметной, но тем более опасной ошибки.
За десять дней до Троицы праздновалось Вознесение Господне. И это был 40 день убийства монахов Оптиной пустыни. Я думаю, в этом году не произошло и не произойдет события, которое вызвало бы больший отклик в народной совести России. Люди, приезжающие в Оптину, уже просят прежде всего показать дорогу не к могиле преподобного старца Амвросия, а к свежим холмикам новомучеников. Но в этот, сороковой день, когда по традиции Церкви творится самая значимая память об усопших, в Оптиной пустыни было пусто, греховно пусто… Было несколько сот обычных паломников. Было несколько человек, приехавших в Оптину специально, чтобы принять крещение (а это – признак истинно святой кончины убиенных: их смерть стала для других людей призывом ко вхождению в Церковь). Приехал Борис Костенко, бывший и на Пасху в Оптиной, и, снявший светлый и человечный фильм о происшедшем. Но не было ни одного приезжего монаха, епископа, священника, семинариста (были, правда, студенты недавно созданного Российского Православного Университета)… Так же как не было завсегдатаев «патриотических» митингов, участников гневных пресс-конференций о «разгуле сатанизма». Тех, кто громче всех демонстрировал свое возмущение убийством, требовательнее всех призывал к ответу и намекал на то, что при нынешнем «режиме» иначе и быть не может.
Они использовали смерть монахов как козырь в своем политическом пасьянсе – но так и не приехали к их могилам…
Это и есть та ошибка, от которой нас должен был бы уберечь дар Пятидесятницы. Боль человека и веру Церкви не стоит использовать как пособие в слишком земных играх… Когда Авраама Линкольна пригласили помолиться о том, чтобы Бог взял сторону северян в гражданской войне, Линкольн ответил: Гораздо более важно, чтобы северяне молили Бога о возможности всегда быть на стороне Бога».
Помолимся же и мы сегодня, чтобы Россия стала на сторону Бога – Распятого ради нас и Воскресшего.
Ошибки же в духовном правописании мы делаем и видим слишком часто. Например, когда духовные дары желаем поставить на обслугу наших житейских интересов. Когда заходим в храм, чтобы испросить экзаменационную оценку повыше, пенсию побольше, болезней чуть-чуть поменьше. Любое молитвенное прошение – благо. Но Дух-то не может сойти на зачетную ведомость или пенсионную книжку. Он может войти только в сердце. Вот это сердце и просит Творец у человека: «Сыне, дай Мне твое сердце!». Это не от ревности или суровости Бога. Просто у Него есть только один Дар, который Он может подарить нам: Самого Себя. Сможем ли мы вместить?
А если, вспомнив о Боге, мы попросим: да, конечно, Ты нам нужен, и, когда я попробую полюбить Тебя, но сейчас мне очень срочно нужно во-о-от это – мы сделаем ошибку. Ту ошибку, от которой нас должен был бы уберечь дар Пятидесятницы.
Цитируется по: Диакон Андрей Кураев. Школьное богословие.
http://www.pravmir.ru/duxov-den/
ДУХОВ ДЕНЬ
[разговорное; греч. Δευτέρα τοῦ ἁγίου Πνεύματος; церковнослав. ], понедельник, следующий за праздником Пятидесятницы, посвященный прославлению Св. Духа.
По положению в кругу литургического года Д. д. соответствует др. дополнительным памятям, часто сопровождающим важнейшие церковные праздники и посвященным тем лицам или событиям, которые имели особое участие в праздновавшемся накануне событии священной истории,- такими памятями являются Собор Пресв. Богородицы на следующий день после праздника Рождества Христова, Собор св. Иоанна Предтечи на следующий день после праздника Крещения Господня, память святых Иоакима и Анны на следующий день после праздника Рождества Богородицы, память святых Симеона и Анны на следующий день после праздника Сретения Господня и др. В тех случаях, когда основной праздник относится к Господским двунадесятым, служба следующего дня открывается великой вечерней и имеет славословную утреню (см. ст. Знаки праздников месяцеслова), за к-рыми повторяется значительное число песнопений, звучавших за богослужением основного праздника. Аналогичный устав имеет и Д. д., относящийся к Третьему Лицу Пресв. Троицы, Чьему действию посвящен предшествующий Д. д. праздник Пятидесятницы. Тем не менее великая вечерня под Д. д., традиционно совершаемая сразу или вскоре после Божественной литургии Пятидесятницы и известная коленопреклонными молитвами, читаемыми раз в год, обычно считается службой самого праздника Пятидесятницы, а не Д. д. (см. ст. Пятидесятница); в Типиконах различных редакций изложение устава богослужения на Д. д. начинается с повечерия или утрени.
В древнейшей традиции днем Св. Духа считался сам праздник Пятидесятницы (так, в Слове на Пятидесятницу свт. Григорий Богослов писал: Τίμησον τὴν ἡμέραν τοῦ Πνεύματος - Почти день Духа (PG. 36. Col. 441)). В памятниках древнего иерусалимского богослужения Д. д. не праздновался: в арм. переводе святоградского Лекционария, отражающем практику V в., для понедельника после Пятидесятницы не приведено никаких указаний; в груз. переводе святоградского Лекционария, отражающем практику примерно V-VII вв., упоминаются, причем не во всех рукописях, лишь лития (крестный ход), совершавшаяся в понедельник после Пятидесятницы, и апостольское и евангельское чтения этого дня (Еф 5. 6-12 и Мф 13. 1-9) (Кекелидзе. Канонарь. С. 110). Нет празднования Д. д. и в Типиконе Великой церкви, отражающем практику к-польского кафедрального богослужения IX-XI вв.: в понедельник после Пятидесятницы здесь описаны лития и богослужение в честь св. апостолов, как участников события, в к-польском Апостолейоне, а также в память землетрясения (Апостол на литургии - Еф 5. 8b - 19; Евангелие - Мф 18. 10-20; те же чтения указываются и в визант. послеиконоборческих монастырских Типиконах как чтения Д. д., хотя выбор Евангелия здесь соответствует константинопольскому празднованию св. апостолам и не связан напрямую с прославлением Св. Духа) (Mateos. Typicon. Vol. 2. P. 140).
В Типиконах студийской традиции Д. д. появляется начиная с древнейших сохранившихся памятников. Согласно Студийско-Алексиевскому Типикону 1034 г., отражающему первоначальную редакцию студийского литургического Синаксаря, на утрене Д. д. указана служба с пением «Бог Господь» и тропаря праздника (того же, что и в день Пятидесятницы), отменялись кафизмы, пелись 2 канона - Пятидесятницы (7-го гласа; это тот же канон, что и на утрене этого праздника) и Св. Духу (1-го гласа; это тот же канон, что и в позднейших памятниках; тропари канона Св. Духу пелись по дважды); по 3-й песни канона - седален, а по 6-й - кондак Пятидесятницы; по 9-й песни - светилен «Свят Господь Бог наш» (как и отмена кафизм, это являлось признаком праздничности службы); на хвалитех - стихиры 4-го гласа (те же, что на хвалитех на Пятидесятницу); на стиховне утрени - стихиры 1-го гласа (те же, что и на «Господи, воззвах» на Пятидесятницу); на Божественной литургии - изобразительные антифоны ( на блаженнах - тропари из 3-й песни канона Пятидесятницы и из 6-й песни канона Св. Духу); чтения литургии: прокимен 6-го гласа из Пс 27, Апостол - Еф 5. 9-19, 2 аллилуиария (8-го гласа со стихом из Пс 59 и 2-го гласа со стихом из Пс 50), Евангелие - Мф 18. 10-20; причастен - Пс 142. 10b (Пентковский. Типикон. С. 273-274).
В Евергетидском Типиконе кон. XI в., относящемся к малоазийской ветви студийской традиции, устав службы на Д. д. сходен с приведенным в Студийско-Алексиевском Типиконе, но на утрене отменяются стиховные стихиры (а на хвалитех на не повторяется 1-я из цикла стихир 4-го гласа, как в Студийско-Алексиевском Типиконе, а поется самогласен 2-го гласа, последний из цикла стихир 2-го гласа на «Господи, воззвах» на Пятидесятницу), и служба заканчивается по праздничному чину, с пением великого славословия в кафедральной редакции (согласно первоначальной студийской традиции, чередование редакций великого славословия не было признаком праздничности службы). На литургии - праздничные антифоны Пятидесятницы, Трисвятое (но не «Елицы во Христа») и те же чтения, что и в Студийско-Алексиевском Типиконе (аллилуиарий, только 2-го гласа). Согласно этому Типикону, канон Св. Духу поется не только на Д. д., но и в субботу отдания Пятидесятницы - на утрене, вместе с канонами отдаваемого праздника (Дмитриевский. Описание. Т. 1. С. 596-599).
Сходный с описанным в Евергетидском Типиконе устав приведен и в Мессинском Типиконе 1131 г. (Arranz. Typicon. P. 283), относящемся к южноитал. ветви студийской традиции, но на литургии Д. д. здесь указано петь изобразительные антифоны (на блаженнах - тропари из канона Св. Духу), а в субботу отдания Пятидесятницы нет канона Св. Духу.
В ранних рукописях Иерусалимского устава, основанного на студийской традиции и после XII в. получившего в правосл. Церкви повсеместное распространение, устав богослужения на Д. д. сходен с описанным в студийских памятниках (см.: Скабалланович. С. 168-169), но в его поздних редакциях, включая первопечатные греч. и рус. издания, на утрене Д. д. поется 2 канона Пятидесятницы, тогда как канон Св. Духу переносится на повечерие, совершаемое накануне, а на литургии изобразительные антифоны соединяются со входным стихом.
Согласно принятому ныне в РПЦ Типикону (Типикон. [Т. 2.] С. 1014-1016), на повечерии под Д. д. поется канон Св. Духу 1-го гласа, с ирмосами по дважды (обычно каноны повечерия поются без ирмосов), с заменой «Достойно есть» в конце канона ирмосом 9-й песни и обычных тропарей по Трисвятом - кондаком Пятидесятницы. На полунощнице обычные тропари заменяются тропарем (по 1-м Трисвятом) и кондаком (по 2-м Трисвятом) Пятидесятницы, а обычное заупокойное поминовение отменяется. На утрене на «Бог Господь» - тропарь Пятидесятницы; стихословится 2 кафизмы, с седальнами Пятидесятницы; поются оба канона Пятидесятницы; по 3-й песни - седален, по 6-й - кондак и икос Пятидесятницы (мн. издания Триоди содержат по 6-й песни текст синаксаря на Д. д. Никифора Каллиста Ксанфопула); «Величит душа Моя Господа» не поется; по 9-й песни - оба эксапостилария Пятидесятницы; на хвалитех - стихиры 2-го гласа (из цикла стихир на «Господи, воззвах» на Пятидесятницу, 2, 3 и 4-я из стихир 2-го гласа), на - та же стихира, что на вечерне под Пятидесятницу на стиховне; утреня оканчивается с пением великого славословия. На Божественной литургии - изобразительны (на блаженнах тропари из 3-й и 6-й песней канона Пятидесятницы), входное - Пс 20. 14 (сочетание изобразительных антифонов со входным стихом ежегодно встречается помимо Д. д. лишь на Сретение Господне); чтения те же, что и в Евергетидском Типиконе и др. памятниках студийской традиции. Последование святого Минеи, случившееся в Д. д., переносится на повечерие (совр. рус. Типикон об этом специально не говорит, но это следует из общего изложения устава богослужения по Триоди; в первопечатном московском Уставе 1610 г. об этом говорится особо: Л. 191 об.).
Сходный устав изложен в принятом в совр. греч. практике Типиконе Георгия Виолакиса (Βιολάκης. Τυπικόν. Σ. 392; в Типиконе не описана служба повечерия), но на Божественной литургии Д. д. здесь предписывается петь антифоны праздника Пятидесятницы и «Елицы во Христа»; с этого дня начинается и пение на литургии «Видехом свет истинный» (в рус. традиции начинается с праздника Пятидесятницы; в греч. традиции на литургии Пятидесятницы в этом месте поют тропарь праздника).
Т. о., единственным песнопением собственно Д. д., не заимствованным из службы праздника Пятидесятницы, является канон Св. Духу (согласно совр. изданиям Триоди, служба Д. д. имеет еще одно песнопение, не используемое в последовании Пятидесятницы,- седален по 3-й песни канона, но в нек-рых рукописях и оно входит в последование Пятидесятницы). Этот канон 1-го гласа надписан именем песнотворца Феофана и имеет акростих: . Ирмосы канона заимствованы из 1-го канона на Рождество Христово, кроме ирмосов 1-й и 9-й песней, замененных иными текстами по причине их слишком тесной связи с Рождеством. Известны и иные каноны Св. Духу (напр., авторства прп. Максима Грека), не предназначенные для пения на Д. д.
http://www.pravenc.ru/text/180633.html
Свежие комментарии