Удивительно, но факт: огромная империя, история которой насчитывает более полутора тысяч лет, давшая христианскую веру и нашей стране, и многим другим, неизвестна современному человеку. О ней почти не упоминают в учебниках, а слово «византийский» в массовом сознании ас-социируется с лукавством, жестокостью и коварством.
В чем причина? Об этом мы беседуем с ис-ториком, профессором ПСТГУ Александром Леонидовичем Дворкиным.
Глухое молчание
— Александр Леонидович, почему ни в школьных, ни в вузовских учебниках история Византии не выделена в отдельную тему? О ней упоминается вскользь, между тем как о других странах гово-рится подробнейшим образом.
— Дело в том, что история Византии немыслима без истории Православия. Пожалуй, нет ни одной другой страны, чья светская история так сильно была бы связана с историей церковной. Но о какой церковной истории могла идти речь в советские времена? Поэтому лакуна здесь была неиз-бежной. Идеологически Византия никак не вписывалась в советский политпросвет. Увы, в школь-ном образовании у нас до сих пор господствует советский подход, при котором никакая история Церкви в программу не входит и войти не может — а потому и Византии в программе места нет.
Более сложен вопрос, почему Византии до сих пор нет места в вузовском преподавании. Идеоло-гических запретов сейчас нет, но, видимо, слишком сильна инерция прошлого. Да, у нас есть хо-рошие специалисты по истории Византии — но их пока слишком мало, чтобы переломить ситуа-цию.
— Вы говорите про советский политпросвет. А что мешало в его рамках говорить о Византии, но говорить в уничижительном ключе? Как говорили об ужасах крепостного права, о зверствах като-лической инквизиции, и так далее? Казалось бы, обличай Византию на полную катушку! Но вместо обличений — глухое молчание.
— Думаю, дело в том, что советские идеологи просто не знали, что делать с Византией. Ведь Русь — ее преемница, Русь именно так себя воспринимала, это неоспоримый факт. Но написать об этом значило положительно отозваться о Православии, чего абсолютно не хотелось. Вот потому и молчали. Да, советский школьник читал в учебнике — и то не в учебнике по истории, а по литера-туре — что Олег прибил щит к вратам Царьграда. Этим все сведения и ограничивались, да и то — никто же не объяснял школьникам, что символизировало такое прибивание щита. А значило оно, между прочим, что город Олег так и не взял. Не говорю уже о том, что легенда о щите не слишком правдоподобна.
В общем, советские школьники свято верили, будто конец Римской империи — это пятый век, за-хват Западной Римской империи варварами. А то, что она, Римская империя, просуществовала еще тысячу лет, не знали ни школьники, ни студенты, ни даже их учителя.
Полет фантазии
— Но все-таки какие-то представления о Византии в советском обществе были? Не по учебникам, так по историческим книгам, фильмам...
— Да, представления были, и представления почти всегда негативные. При слове «Византия» сразу вспоминались византийское лукавство, византийская коварная политика, утонченные и бесче-стные интриги византийского двора, византийская бюрократия. Ну и византийская жестокость, ко-нечно.
Да, тут влияли и художественная литература, и кино. Но и литература, и кино основывались на штампах западной историографии, а штампы эти происходят еще из средневековых западных тек-стов. Почему на Западе сложились именно такие штампы, мы обязательно скажем далее. Пока же отмечу, что западный миф о Византии оказался очень живучим, из текстов средневековых хроник он перетекал в сочинения историков, оттуда — в художественную литературу и в кино, а в итоге вошел в массовое сознание.
Если говорить конкретно о нашей стране — был такой роман «Русь изначальная» Валентина Ива-нова, экранизированный в начале 80-х годов. Эта книга и этот фильм для многих наших современ-ников стали единственным источником представлений о Византии. И мало кто понимал, что у ро-мана Иванова совершенно однозначный идеологический подтекст. Автор очень сочувствовал язычеству, очень не любил христианство — и на этом все выстроил. Язычество для него — свобо-да, сила, крутость, фантастическая воинская мощь. А христианство — рабство, пытки, коварство, предательство и так далее. В рамках такой мифологемы он и переписал историю, придумал то, чего никогда не было и быть не могло, нарисовал идеальный славянский народ и «Россию, которую мы потеряли». Даже странно — и как это славяне не снесли Константинополь, если каждый из них способен был вырубить полк византийцев...
Было, правда, одно приятное исключение — повесть Юрия Вронского «Необычайные приключения Кукши из Домовичей», изданная в 1974 году. В этой книге предстает совсем иной образ Византии, на первый план выступают культура и — как это советские цензоры недоглядели?! — православная вера. К сожалению, книга эта, считавшаяся детской, вовсе не получила такой известности, как языческие фантазии Валентина Иванова.
Сеанс черной мифологии... с разоблачением
— А откуда вообще это название — Византия?
— Это название взялось из работ западных историков эпохи Возрождения, и происходит оно от названия небольшого греческого города-колонии Византия, куда Константин Великий перенес в 330 году столицу империи. То есть Византий стал Константинополем. Замечу, что сами византийцы никогда себя византийцами не называли. Они называли себя «ромеи», то есть римляне, и осозна-вали себя как жителей Римской империи. Слово «эллин» для них было синонимом язычника. Лишь в последние два века существования Империи, когда от нее уже почти ничего не оставалось, некоторые из них стали называть себя греками с отсылом к языческому прошлому.
— Мы сейчас говорили о том, как сложился миф о Византии. Давайте теперь взглянем на этот миф детальнее. Например, общим местом стало убеждение, будто Византия была чрезвычайно жесто-ким государством, где практиковались изощренные пытки и казни. А как было на самом деле?
— Прежде чем я отвечу, «как было на самом деле», скажу вот о чем: существует такое понятие — «анахронизм». Это когда жизнь людей далекого прошлого меряют нынешними мерками, оцени-вают по современным критериям, считают, будто тысячу лет назад люди смотрели на жизнь точно так же, как и мы. Такой подход совершенно некорректен. История — не застывшее болото, разви-вается всё: идеи, социальные отношения, экономическое устройство, технологии... Да, разумеет-ся, всегда остается нечто вневременное, но очень многое меняется. Нам сейчас кажутся дикими и жестокими нравы средневекового общества — а людям Средневековья, вполне вероятно, показа-лись бы дикими и жестокими современные нравы. Нельзя смотреть на прошлое, воображая себя на высоком пьедестале.
Кроме того, если уж мы говорим о жестокости древнего государства, то сопоставлять эту жесто-кость нужно с тем, что творилось в ту же эпоху в других странах.
После этих необходимых замечаний перейдем к Византии. Во-первых, Византия была правовым государством. На всей ее территории действовали единые законы, единая судебная система, ос-нованная на римском праве. То есть заслушивались обе стороны, подсудимому предоставлялся защитник, судьи выносили решение, основываясь на законах государства.
Сравним это с тем, что в те же времена происходило в Западной Европе. Из-за ее феодальной раздробленности сфера действия общих законов, имперских или королевских, была гораздо уже, а сами законы были гораздо более жестокими. Реальное же правосудие осуществляли местные властители — графы, бароны, князья, и на своей земле они могли творить всё что угодно, руково-дствуясь только собственными интересами и представлениями.
Да, действительно, в законах Византийской империи были предусмотрены калечащие наказания — отрубание рук, вырывание языка, клеймение. Для нас, современных людей, чудовищно выгля-дит, когда за воровство отрубают руку. Но вспомним, что в просвещенной Англии еще в начале XIX века за мелкое воровство попросту вешали. В Лондоне есть район с названием «Мраморная арка». Эта арка там до сих пор стоит, и на табличке написано, что здесь еще в начале XIX века были виселицы, на которых вешали за кражу овец.
Еще для примера вспомним написанное в конце X века письмо одного немецкого епископа, где тот одобрительно отзывается о порядках в только что принявшей христианство Польше. По его словам, там замечательно отправляется правосудие, немцам бы поучиться! Скажем, во время Ве-ликого Поста объезжает епископ деревни, и тем, кто не постится, публично выбивает зубы. Или другое наказание, о котором он тоже с большим удовлетворением пишет: человека, подозревае-мого в изнасиловании, за мошонку прибивали к деревянному мосту, клали рядом острый нож и уходили. То есть человеку оставалось либо оскопить себя, либо зарезаться. А оскопленный чело-век, надо сказать, был в обществе изгоем, ему никто не дал бы еды, не пустил переночевать, то есть оскопление означало голодную смерть. Что же до Византии — могу привести такой пример. По закону за первое воровство полагалось отсечь левую руку, а за второе — правую. Но был случай, когда человека поймали на втором во-ровстве, а суд вынес решение — руку ему не рубить. Потому что без обеих рук преступник оказался бы обречен на голодную смерть, и тем самым тяжесть наказания многократно превысила бы тяжесть преступления. По современным меркам это может показаться вполне естественным, но на самом деле это был значительный прорыв в понятии правосудия. И таких примеров можно привести множество.
Интересный факт — Византийская империя просуществовала почти 1100 лет, и в общей сложности больше половины этого времени в ней по закону не было смертной казни. Это принципиально важно — ведь тем самым постулировалась идея, что отнимать жизнь может только Бог.
Да, разумеется, есть законы, а есть реальная жизнь. Отсутствие смертной казни не означало, что не было ни убийств, ни народного самосуда, ни внесудебных расправ. Но если есть закон — зна-чит, есть некая норма, и когда она нарушается, все осознают, что это нарушение, что это плохо. Этого тогда и близко не было в западных странах.
— Но ведь Византия была рабовладельческим государством — в отличие от западных стран, где вместо рабства был феодализм. Разве рабовладение — не признак дикости, даже если сравнивать не с современностью, а с западным средневековьем?
— В Вашем вопросе прямо-таки сконцентрировано множество стереотипов. Начну с феодализма. Это очень условный термин, обозначающий отношения между владетелем территории и теми, кто ему служит. Феодализм — это в основном французская модель, уже к донорманнской Англии ее можно применять с большими оговорками, и уж тем более к немецкоязычным землям. Это ошибка — и Маркса, и всех его последователей! — когда локальному французскому термину они придали гораздо более широкий смысл. В этом «широком» смысле и Византию тоже можно назвать феодальным государством.
Но как ни спорь о термине «феодализм», важно другое: во всех феодальных обществах всегда су-ществовало рабовладение, существовала работорговля, и отношение к рабам было несравненно более жестоким, нежели в Византии.
Например, на Западе хозяин мог совершенно безнаказанно убить раба. Твой раб, делай с ним что хочешь. В Византии это запрещалось. И хотя наказание за убийство раба полагалось менее тяжкое, чем за убийство свободного, но все же оно было.
— А чем положение раба в Византии отличалось от того, что было в древней Римской империи?
— В Древнем Риме раб считался просто говорящим орудием, а не человеком. Никаких прав у него не было, он полностью принадлежал своему господину, тот волен был его убить. Разумный хозя-ин, конечно, не убивал, поскольку рабы — ценное имущество. Но не все же были разумными...
Христианство кардинально изменило ситуацию — но изменения произошли не сразу, не вдруг. Христианство подобно дрожжам, которые кладут в тесто, и тесто постепенно всходит. Христианст-во не требовало немедленной отмены рабства, но постепенно создало такие условия, такой об-щественный климат, в котором рабство становится невозможным.
Да, в христианской Византии еще оставалось рабство. Но раб точно так же, как и его господин, хо-дил в церковь, и в церкви был равен своему господину. Причащался из той же чаши, крестился в той же купели. Правда, до X-XI века рабы не могли венчаться, потому что несвободный человек не мог быть субъектом юридических отношений, не мог заключать контрактов, а брак воспринимался как контракт. Но с XI века венчание стало обязательным и для рабов. Впрочем, на тот момент ра-бов в обществе было уже довольно мало. Вообще, в экономике они особой роли не играли, на полях не работали, а были в основном домашней прислугой, помощниками.
Между прочим, хозяину, который обесчестит рабыню, полагалось наказание — и церковное, и государственное. Кроме того, христиане не могли быть рабами иноверцев.
Да, в Византийской империи законы порой нарушались, были преступления, были бессудные рас-правы... Но зрение многих наших современников устроено избирательно: из истории Византии они выхватывают отдельные мрачные эпизоды и строят из них цельную картину, а в истории За-пада выхватывают лишь эпизоды светлые и тоже строят картину. В итоге получается, что была мрачная, отсталая и жестокая Византия, и была культурная, просвещенная и свободолюбивая Западная Европа...
Домино вместо шахмат
— Вы сказали, что Византию тоже можно считать феодальным государством. Значит, там были крепостные? Как им жилось в сравнении с крепостными на Западе?
— Разница огромная. В Византии крепостные крестьяне были свободными гражданами, обладали правами. Просто они работали на земле, принадлежащей богатому землевладельцу, и платили ему за это. Фактически, их правильнее назвать арендаторами.
В то же время, крепостные на Западе — это изначально свободные люди, которых систематически и безвозвратно лишали всех прав. Пару слов о том, как это происходило. В Европе X век — время бурного строительства замков. Вопреки расхожему мнению, замок — это не оборонительное, а наступательное сооружение. Некий человек, у которого больше, чем у других, денег и возможно-стей, захватывал удобное в стратегическом смысле место, обносил его частоколом и называл сво-им замком. Потом деревянный частокол заменялся каменным. Это была база для того, чтобы за-ниматься грабежом — сейчас бы сказали, «рэкетом» — окружающих крестьян и защищаться от их возмущения. Владетель замка набирал себе головорезов — изначально из тех же самых крестьян, которым больше нравилось махать кулаками, чем работать на поле. Собственно, так и появилось рыцарство. Рыцарь, владетель замка, заставлял крестьян выплачивать себе дань. Чем дальше, тем больше эта дань становилась, и больше становилось замков. Соответственно, крестьянам оказа-лось попросту невыгодным работать на земле, потому что у них отнимали почти всё. А если кре-стьянину невыгодно работать на земле, он может прожить за счет леса — охотиться, собирать грибы, рыбачить. Ответный шаг феодалов — объявление лесов своей собственностью и запрет на охоту. Браконьеров вешали на месте, без суда и следствия. Вспомним опять же Шервудский лес, Робин Гуда...
Между прочим, деревни как таковые на Западе появляются только в Средние века. Раньше кре-стьяне жили на хуторах, но с появлением замков их стали с хуторов сгонять и переселять поближе к замку, чтобы легче было их контролировать. Поближе к замку, поближе к полям, подальше от леса. Сбежать стало гораздо труднее. Так, за несколько поколений, свободных крестьян лишили всего и довели до нищего полускотского состояния, которого в Византии никто и близко не видел...
Свежие комментарии