Иерусалимская Церковь
Намереваясь описывать нравы первых христиан, мы, во-первых, обращаемся к тем из них, кои слышали учение от самих апостолов и находились под их смотрением в Иерусалимской Церкви, которую Иисус Христос собственными руками заложил на основании Синагоги и которая была не только образцом, но и материалом всех прочих Церквей.
Здесь христианам приписывается учение, молитва, причащение Святых Таин, единомыслие, общительность, благодушие внутреннее, почтение, слава и любовь со стороны народа. Церковь Иерусалимская состояла из людей всякого пола, возраста и звания, и в краткое время сделалась весьма многочисленною. Известно, что 3000 душ обратилось при первой проповеди св. Петра и 5000 при второй; не раз упоминается, что число верующих возрастало со дня на день; а св. Иаков удостоверяет, что оных было несколько десятков тысяч (Деян. 21, 20). Большая часть из них вела брачную жизнь, жили они отдельно друг от друга, ибо представляются преломляющими по домам хлеб (Деян. 2, 46), т. е. благословляющими и разделяющими между собой Святое Причастие. При всем том жили на общем иждивении, обращая все свои имущества в деньги, кои апостолы, впоследствии семь диаконов раздавали каждому, смотря по его нуждам, с такою верностью и благоразумием, что между ними вовсе не было бедных.
Итак, вот разительный и совершенный пример того равенства в стяжаниях и той общительности, в коих древние законодатели и философы полагали вернейшия средства сделать людей счастливыми, хотя не могли привести оных в исполнение. Все они ясно видели, что для составления совершенного общества надлежало изгнать из оного частные выгоды, препятствующия духу любви; но их усилия привлечь к тому людей, и способы их в том удостоверить, оставались без успеха. Для сего нужна была благодать Иисуса Христа, которая одна может претворить сердца и исправить поврежденное естество человека.
Главною причиною общительности между иерусалимскими христианами была любовь, делавшая их всех братьями и сестрами и соединявшая как бы в единое семейство, где все дети пользуются одними благами под надзором отца, который, питая ко всем равную любовь, не допускает, чтобы они терпели нужду. Они всегда имели пред глазами заповедь о взаимной любви, которую Иисус Христос повторял столько раз, особенно в навечерии Своего страдания, когда Он изрек даже, что по сей любви должно будет распознавать Его учеников (Иоан. 13, 35). Ученики стремились исполнить заповедь Спасителя — об отречении от всякой собственности — не только в расположении сердца, но и на самом деле, последуя совету: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» (Мате. 19, 21). Ибо гораздо легче не привязываться к тому, от чего мы решительно уже отказались, нежели к тому, чем мы еще обладаем. Притом же им известно было предсказание Спасителя о разрушении Иерусалима и самое время для сего Им назначенное, именно прежде, нежели «прейдет род сей» (Матф. 24, 34). Посему они ничего не хотели иметь, что бы их привязывало к сему несчастному городу и к сей земле, которая долженствовала обратиться в пустыню.
Таким образом, в первой Иерусалимской Церкви мы видим чрезвычайный пример достойный подражания и средство к обращению всех неверных. Весьма вероятно, что каждый из христиан иерусалимских занимался каким-нибудь рукоделием по примеру Иисуса Христа и апостолов, ибо кроме того, что сие служило надежным средством к восполнению издержек, мы не можем придумать лучшего и благороднейшего для них занятия.
Сказано, что верующие пребывали в учении апостолов, т. е. постоянно занимались наукою спасения, то слушая апостолов, кои беседовали с ними всенародно и наедине и сообщали все слышанное ими от Господа, то читая Св. Писание и объясняя в нем одни места другими. Сказано, что они пребывали в молитве и каждый день ходили в храм для собрания в притворе Соломоновом и для единодушного там молитвословия. Пример свв. Петра и Иоанна, шедших в храм на молитву в 9-м часу (Деян. 3, 1) заставляет думать, что они тогда соблюдали те же часы молитв, какия Церковь соблюдает доныне. Вообще по наружности они жили подобно иудеям, исполняя все обряды, законы и принося даже жертвы (Деян. 21,26), что продолжалось ими до падения храма, и сие-то на языке отцов означало «с честью погребсти синагогу».
После молитвы Писание замечает преломление хлеба, под коим здесь разумеется Евхаристия. Таинство сие совершалось не в храме, где христиане в смешении с иудеями не имели свободы, но в частных домах, в присутствии одних верных, и завершалось, подобно жертвам мира, пиршеством, коего употребление долгое время сохранялось между христианами под именем агапы, означающим любовь. Сказано, что они принимали пищу с веселием в простоте сердца.
Подлинно все верующие в сие время были настоящие дети по своему смирению, невинности и безкорыстию. Оставляя блага и надежды мирския, они отдаляли от себя причину житейских забот и печалей; и занимались единственно ожиданием Царствия Христова, которое почитали к себе весьма близким. После сего, если мы не можем без удивления читать краткого повествования, оставленного нам Писанием о сей первенствующей Церкви, то нет ничего удивительнаго, что она находилась в такой любви и почтении у тех, кои были ея очевидцами. Она существовала в Иерусалиме в продолжении почти 40 лет под присмотром апостолов и, преимущественно, св. Иакова, своего епископа, до того времени, как верные, видя приближающуюся казнь сего несчастного города, сообразно с предсказаниями Спасителя (Мато. 24, 15) отделились от неверных иудеев и удалились в небольшой город Пеллу, где и пробыли благополучно во время осады Иерусалима (Евсевий Кесарийский «История Церкви»; Епифаний «Против ересей»).
Впрочем, окончательный, как выражались отцы, «развод» Церкви Христовой с иудейскою последовал уже за окончательным раззорением Иерусалима, случившемся при императоре Адриане, ибо до сего времени, как видно из истории, Иерусалимская Церковь имела епископов обрезанных и родом иудеев (Евсевий, «История...»; Северин Сульпий) — обстоятельство, которое побуждает думать, что и большая часть их паствы состояла также из иудеев и соблюдала законные обряды. Но с сих пор мы не примечаем там более христиан иудействующих по той причине, что иудеям запрещено было жить в новом городе Елии, выстроенном на месте Иерусалима (Евсевий, «История...»). Те из них, которые, выйдя из Иерусалима, продолжали держаться иудаизма, уже почитаемы были еретиками.
Учение и крещение
Образ проповеди евангельской был различен, смотря по свойствам поучаемых. Иудеев приводили к истине через пророчества и через другия доказательства, заимствование из Св. Писания и их преданий. Язычников убеждали посредством умствований более или менее простых, смотря по степени их удобоприемлемости и посредством мнений, заимствуемых из их стихотворцев и философов. Чудеса возбуждали внимание тех и других. В Деяниях Апостольских мы находим примеры всех сих различных образов поучения (2, 14; 3, 12-13, 16; 14, 14; 17, 22). Слово Божие предлагалось только тем, кои слушали оное с расположением и
спокойным духом. Как скоро неверные приходили в запальчивость или поднимали смех, что случалось нередко, христианин умолкал, опасаясь, чтобы в противном случае не подвергнуть святой истины поруганию и не подать повода к богохульству. Со временем стали выходить в свет некоторые сочинения, коих цель была показать язычникам неосновательность их религии и вывести из заблуждения. Таковы — «Совет язычникам» Климента Александрийскаго, три книги Феофила к Автолику, разсуждение Татиана против греков. Но если что особенно привлекало к Христианству, то это были чудеса, и в то время нередко происходившия, а также святая жизнь христиан и их непоколебимая твердость среди мучений.
Если кто объявлял желание сделаться христианином, то представляли его к епископу или пресвитеру, который в то же время испытывал, точно ли желание его есть твердое и искреннее; ибо весьма опасались, чтобы не осквернить святыни, вверяя ее недостойным, и чтобы не обременить Церкви людьми слабодушными и легкомысленными, способными обезславить ее своими отпадениями при первом же гонении. Посему допытывались до причин обращения, о состоянии обращаемаго, свободный ли он был или невольник или отпущенник, о его нравах и прежнем образе жизни. Те, кои занимались каким-либо постыдным ремеслом или приобрели какой-либо дурной навык, не были принимаемы, разве по совершенном от того отречении (Блаж. Августин, «О Нагорной проповеди Господней»). Таким образом, отвергали распутных женщин, ростовщиков, актеров, гладиаторов, народных плясунов и певцов, словом, всех тех, кои служили при зрелищах, и кои к оным были пристрастны. Обманщики, ворожеи, гадатели, употребляющее волшебные заговоры для врачевания или предотвращения известных зол, и промышлявшие другим каким-либо суеверным ремеслом, не прежде принимаемы были в число верующих, как по оставлении ими худого образа жизни и по некотором их в том испытании. При всей ревности к обращению душ, христиане были весьма строги к тем, кои желали к ним присоединиться.
Тот, кого признавали достойным Христианства, вступал в число оглашенных чрез возложение на него рук епископа или по поручению его пресвитера, который полагал на его челе крестное знамение, прося Бога, дабы Он подал успех в предстоящих ему наставлениях и сподобил его достигнуть святого крещения. С сего времени он слушал поучения пред народом, к коим допускаемы были самые неверные. Здесь-то наставники наблюдали за поведением оглашенных и каждого порознь учили основаниями веры, не касаясь изъяснения таинств, к уразумению коих они еще не были способны. Преимущественно старались внушить им правила нравственности, дабы они знали, как вести себя после крещения. Таковое изложение нравственности составляет предмет наставлений Климента, бывшего в Александрийском училище преемником Пантена. После Климента сию должность отправлял Ориген, который, впрочем, впоследствии разделил свой труд со св. Гераклом, возложив на него попечение о первых уроках (Евсевий, «История...»).
Обыкновенное время оглашения продолжалось два года. Но оно могло сокращаться, смотря по успехам оглашеннаго. В сем случае смотрели не только на то, понимал ли он учение, но особенно на то, исправлял ли он свою жизнь, и держали его в сем состоянии до тех пор, пока он совершенно не переменял своих нравов (Ориген, «Беседа на евангелие от Луки»). Вот почему многие отлагали свое крещение до смерти, ибо никого не крестили, как разве по просьбе о сем, хотя нередко увещевали других к сему прошению. Требовавшие крещения и признанные достойными сего объявляли свои имена в начале Великого Поста для внесения оных в список ищущих крещения или просвещенных (Ориген, «Против Цельса»). Таким образом, было два рода оглашенных: слушатели и ищущие крещения. Сии последние говели на Великий Пост, подобно верным, присоединяя к сему частые молитвы, коленопреклонения, бдения и исповедание своих грехов (Тертуллиан, «О крещении»). Между тем мало-помалу научали их основным истинам веры, изъясняя им символ и особенно таинства Троицы и воплощения; несколько раз вводили их в церковь для испытания и для произнесения над ними заклинаний и молитв в присутствии верных. Сие называлось избранием и соблюдалось в продолжении многих веков даже над младенцами.
В конце Великого Поста учили их молитве Господней и давали им краткое понятие о таинствах, к коим они приступали, оставляя полное оных изъяснение до последующего времени. Сей порядок учения открывается в оглашениях св. Кирилла Иерусалимского и в письме диакона Ферранда к св. Фулгенцию, где разсуждается о крещении эфиопа. Те, кои после всех сих испытаний признавались достойными крещения, назывались избранными и их торжественно крестили или в ночь на Светлое Воскресение, дабы они воскресли с Иисусом Христом, или в ночь на Пятидесятницу, дабы они получили Св. Духа с апостолами (Тертуллиан, «О крещении»), ибо в то время совершалось над ними и миропомазание. Обыкновенно в сии только два праздника производилось крещение. Папа Лев осуждает епископов сицилийских за то, что они крестили в день Богоявления, и то правило существовало еще в X веке, впрочем, людей, подвергавшихся какой-либо опасности, как-то бывало во времена гонений, крестили во всякое время (Письмо четвертое).
По наступлении дня крещения, оглашенного приводили к крестившему, заставляли его отрекаться от сатаны и дел его, вопрошали о вере, и он отвествовал чтением Апостольского Символа (Тертуллиан, «О крещении», «О венце»; св. Киприан, «Письмо к Иануарию»). Самое крещение обыкновенно совершалось чрез погружение: крещаемого погружали трижды произнося каждый раз имя одного из Лиц Св. Троицы (Тертуллиан, «Против Праксея»). Крещение чрез окропление считалось также достаточным в случае нужды, иапример, над больными (св. Киприан, «Письмо к Магнусу», «Письмо к Фиду»). Младенцев крестили тотчас по их представлении, иногда ранее даже восьми дней (Тертуллиан, «О крещении»), и родители ответствовали за них. Но младенцами назывались и все новокрещенные, какого бы возраста они не были. С крещением соединялось помазание миром, освященным на престоле (Св. Киприан, «Письмо к Иануарию»). Крестившиеся представляемы были епископу и посредством его молитвы и рукоположения получали Св. Духа (Тертуллиан, «О воскресении тела»). Новокрещенным давали млеко и мед в знак того, что они вступали в истинную обетованную землю и духовное младенчество (Тертуллиан, «О венце»). В первую неделю духовно новорожденные носили белую одежду, полученную ими по выходе из воды, в обозначение невинности, которую они обязывались хранить до смерти, и в продолжение той же недели не водили в баню, что в теплых странах употреблялось ежедневно. Не видно, чтобы совершеннолетние переменяли имена, ибо мы знаем многих святых, коих имена происходят от языческих богом, каковы Дионисий, Мартиниан, Димитрий (Евсевий, «История...»). Что касается младенцев, то им по произволу давали имена апостолов или заимствованные от добродетелей и предметов веры (Св. Златоуст, «Беседа на книгу Бытия», ст. 21), каковы у греков: Евсевий, Евстафий, Григорий, Афанасий; у латинян: Пий, Вигилий, Сперанций и другия, вошедшия в общественное употребление у фистиан. Новокрещенные после крещения находились под руководством своих воспреемников и пресвитеров до тех пор, пока сами не укреплялись в христианской жизни.
Труд и ремесла
Непрестанное упражнение в чтении Св. Писания предписывалось в особенности богатым во избежание праздности и разсеяния. Прочие же христиане занимались ремеслами, чтобы иметь средства на прожитие, для погашения долгов и раздачи милостыни, но их ремесла были самые невинные и совершенно отвечающими христианскому стремлению к уединению и кротости («Постановления апостолов»). Многие из самых богатых подвергали себя произвольной нищете, разделяя свое имущество бедным, особенно во время гонений, дабы таким образом приуготовить себя к мученичеству. Ближайшие последователи апостолов, кои после них трудились над распространением слова Божия, были движимы благородством. Они продавали свое имущество и полученные за него деньги раздавали нищим, чтобы самим подобным дерзновением исповедывать слово Божие, повсюду. Многие христиане трудились только для того, чтобы избежать праздности, ибо им строго внушали избегать сего порока и иных, с сим неразлучных: разсеянности, любопытства, злоречия, безполезных посещений, пересудов. Напротив, увещевали каждаго, чтобы он был в покое и молчании, занимаясь каким-либо полезным делом, особенно же делами любви с больными, бедными и другими, нуждавшимися в помощи.
Таким образом, жизнь христиан была непрерывным последованием молитвы, чтения и труда, которые сменялись по часам и не были прерываемы, как разве на самое краткое время, по требованию нужд житейских. Но чем бы кто из них ни занимался, на всякое занятие смотрел, как на дополнение к благоусердию, которое почитал главным и единственным украшением на целую жизнь («Постановления апостолов»). Их звание было единственное и простое звание христианина, они не имели других титулов, и когда судия вопрошал об их имени, стране и состоянии, они отвечали: «Аз христианин».
Они не любили состояний, сопряженных с излишними заботами и развлечениями, однако сие не препятствовало им оставаться в том звании, какое кто из них имел до крещения, если только это звание не заключало в себе ничего противного благочестию (Тертуллиан, «О венце»). Так, воинов, когда они делались христианами, не обязывали оставлять службу, но только убеждали соблюдать правило, предписанное им Евангелием: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием» (Лук. 3, 14). А что великое число христиан находилось в войске, тому доказательством служит Громоносный легион, прославившейся при Марке Аврелии, и Фивский легион, который по примеру своего вождя Мавриция весь принял мучение от Максимилиана Геркула. Воинския правила римлян, еще не вышедшия из употребления, существенно состояли в воздержании, трудолюбии, повиновении и терпении — добродетелях, совершенно согласных с Христианством. Несмотря, однако же, на сие, христиане иногда сами отказывались записываться на службу или даже бросали ее, чтобы не участвовать в языческих обрядах: едении идоложертвеннаго, поклонении знаменам с изображениями идолов, обыкновение клясться именем императора вместо имени Божия, и украшаться цветочными венками на общенародных пир-шествах (Тертуллиан, «О венце»).
Степенность христиан
Вся жизнь христиан была образцом умеренности. Заботясь преимущественно о внутреннем величии и благородстве, и дорожа только духовными сокровищами, они осуждали все то, что изобрела роскошь в преисполненном богатствами Римском государстве, как то: строение пышных зданий, заведение богатейшей мебели, столы из слоновой кости, постели из серебра, обтянутые пурпуровою и вышитою золотом материей, золотую и серебряную посуду, украшенную резьбою и драгоценными камнями (Климент Александрийский, «О воспитаний детей»). Вот, что нашли мучители в горнице, в которой жила св. Домна, богатейшая девица Никомидийская: Распятие, книгу Деяний Апостолов, рогожу на полу, глиняную кадильницу, лампаду и небольшой деревянный ящичек, в котором хранились Св. Дары для приобщения (Бароний, «Деяния мучч. Никомидийских», Летопись 29).
Христиане не носили одежд яркого цвета; св. Климент Александрийский одобрял белый («О воспитаний детей»), как знак чистоты, притом сей цвет был в общем употреблении у греков и римлян. Христиане не любили также весьма тонких материй, особенно шелковых, бывших тогда в такой редкости, что они продавались на вес золота; перстней, драгоценных камней, завивания волос, опрыскивания себя духами, слишком частого хождения в баню, излишней опрятности, словом, всего, что может возбудить чувственную любовь и вожделение (Климент Александрийский, «О воспитаний детей»; «Постановления апостолов»). Пруденций полагает первым знаком общения с христианами — перемену во внешности и оставление украшений. Аполоний, древний писатель Церкви, делает следующий упрек монтанистам, говоря о их лжепророках: «Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли это, или нет? Я докажу, что их пророки то делают» (Евсевий, «История...»).
Некоторый мученик, желая обличить в измене одного лжехристианина, представлял судьям, что сей обманщик завивал волосы, пристально смотрел на женщин, что ел по многу и издавал от себя винный запах (Бароний, «Деяния св. Севастиана», Летопись 289). Вообще по внешности христиане вели себя сурово или, по крайней мере, просто и степенно. Некоторые из них вместо обыкновенной одежды носили философскую епанчу (Тертуллиан, «В защиту филофской епанчи»), как блаж. Августин, Тертуллиан и св. Геракл, ученик Оригена.
Забав у них почти вовсе не было. Они не ходили ни на какия народные зрелища, ни в театр, ни в амфитеатр, ни в цирк («Постановления апостолов»; Тертуллиан «О зрелищах»). В театре играли трагедии и комедии, в амфитеатре происходило сражение на мечах или травля зверей; цирк был назначен для состязания на колесницах. Все сии зрелища составляли часть идолопочитания и бесовских празднеств: сего уже довольно было для христиан, чтобы чувствовать к ним отвращение, но кроме того они взирали на оные, как на главный источник развращения нравов. «Можно ли, — говорит Тертуллиан, — любоваться изображением того, что делать не должно» («О зрелищах»). Театр представлял позорище безстыдства, амфитеатр — позорище безчеловечности, тогда как христиане от сего были столь далеки, что не хотели смотреть даже на казни, совершаемые правосудием. Обе сии забавы служили пищею страстей (Блаж. Августин «Исповедь»). И те, кои доставлял цирк, сколь невинными они не казались, были строго запрещены свв. отцами по причине возмущений, которые там господствовали и кои ежедневно производили ссоры, драки, нередко даже кровопролитие. Сверх сего великия издержки, употреблявшияся на сии зрелища, праздность, которую они питали, встреча мужчин и женщин, которые сидели здесь вместе и могли друг друга высматривать с полною свободою и любопытством, — все сие в глазах христиан было предметом, достойным порицания.
Христиане не менее порицали игру в кости и другия сидячия игры, как вредные и потому уже, что поддерживают леность (Климент Александрийский, «О воспитаний детей»). Они осуждали громкий смех и все то, чем он возбуждается против всего постыдного в телодвижениях и словах (Климент Александрийский, «О воспитаний детей»; свят. Ириней, «Постановления апостолов»). Они не хотели видеть в жизни христианина ничего неприличнаго, низкаго, недостойного честных людей, ни слышать от него глупых речей и безполезной болтовни, свойственной простонародью и, особенно, женщинам, но которое обвиняет ап. Павел, говоря: «Слово ваше да будешь всегда с благодатью» (Кол. 4, 6). Против сих-то безпорядков, как предохранительное средство, предписывалось молчание.
Сему всему не следует удивляться, ибо любители забав часто порицаются и даже проклинаются Св. Писанием (Притч. 3,34; 12, 18), а св. Павел осуждает именно то, что греки называли евтрапелией: забавность в разговорах и поступках (Ефес. 5, 4), из которой Аристотелю угодно было составить особенную добродетель. В самом деле, вся жизнь христианина состояла в том, чтобы заглаживать прежние грехи покаянием и предотвращать будущие умерщвлением страстей. Кающийся, поскольку хочет наказать себя за неумеренное наслаждение удовольствиями, должен сие начать отречением от самых дозволенных удовольствий, ибо, чтобы истребить страсть или, по крайней мере, ослабить ее, должно, сколько возможно, менее поблажать оной. Посему истинный христианин никогда не должен искать чувственного удовольствия, а разве мимоходно получать то, которое сопряжено с необходимыми потребностями жизни, например, вкушением пищи и сном. Если он наслаждается чем, то сие наслаждение должно быть истинное: таков отдых после трудов, удовлетворяющий слабости нашего естества, которое бы изнемогло, если бы тело находилось в непрестанном действии и душа в неослабном напряжении. Но искать чувственного удовольствия и поставлять оное своей целью, сие совершенно противно обязанности самоотвержения, которая составляет сущность добродетелей христианских. Телесный труд или прекращение занятия возвращают бодрость душе; отдых, пища и сон возстанавливают телесные силы; забавы же ни к чему не нужны.
Но сколь ни суровою представляется нам жизнь первых христиан, не должно однако же воображать, что она была горестная. Св. Павел требовал от них конечно не невозможнаго, когда побуждал их к радости (Филип. 4, 4). Если они лишены были чрезмерных удовольствий, за коими гоняется большая часть людей, то, с другой стороны, свободны были от печалей и других страстей, их терзающих, поскольку жили без честолюбия и корыстолюбия. Не имея привязанности к благам настоящей жизни, они легко переносили ея неприятности, их сердце исполнялось спокойствием чистой совести, радостью благих дел, чрез которые старались угодить Богу и наипаче сладкою уверенностью в будущей жизни, в которой не будет никаких огорчений.
По сей причине забота о потомстве не тревожила их. Они желали своим детям, как и самим себе, одного блага — скорее отойти от мира (Тертуллиан, «О зрелищах»). Если они покидали их сиротами, как то часто случалось с мучениками, то знали, что Церковь будет их Матерью, и что они ни в чем не потерпят нужды. Таким образом, они жили своим рукоделием или доходами, коих часть уделяли нищим, без забот и нужд, чуждые не только низкой и сколько-нибудь неправедной корысти, но и всякого желания собирать и богатеть. Так, когда между гонениями некоторые из христиан стали собирать недвижимость и искать сокровищ в земле, сие отцами почиталось безпорядком, достойным оплакивания (Свят. Киприан, «О падении»). Люди, столько холодные ко всему земному, не могли быть пристрастным к удовольствиям чувственным. «Какое удовольствие, — говорит Тертуллиан, — может сравниться с тем, которое происходит от презрения к миру, от истинной свободы, от чистой совести, от навыка довольствоваться малым и не страшиться смерти? Попирать ногами языческих богов, изгонять демонов, целить болезни, испрашивать откровений, жить для Бога, — вот утехи, увеселительные зрелища христиан!» («О зрелищах»).
Стол
Даже в непостные дни стол христиан был самый умеренный и простой. Им внушали: не для того жить, чтобы есть, но для того есть, чтобы жить (Климент Александрийский, «О воспитаний детей»), принимать пищи не более как, сколько нужно для здоровья и укрепления сил, дабы снова трудиться, презирать лакомства, приготовление к пышным обедам и все то, к чему потребно искусство поваров. Они разумели буквально и как закон слова св. апостола Павла: «Лучше не есть мяса, ни пить вина и не делать ничего такого, от чего брать твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает» (Рим. 14, 21). Воздержание от вина приписывалось наипаче женщинам и отрокам, и те, кои пили оное, всегда мешали его с водою. Если кто ел мясо, то большей частью рыбное или птичье, нежели четвероногих, которое почиталось слишком сочным и питательным; от крови же и удавленины воздерживались все по запрещению Апостольского Собора (Деян. 15, 29), бывшему в силе долгое время. Многие питались одними молочными яствами, плодами и овощами. Да и от овощей, как то гороха, бобов, чечевицы, коль скоро находили оное слишком питательными для тела, назначенного к изнурению, брали одну зелень для употребления оной с хлебом и водою, основываясь на буквальном смысле слов апостола (Рим. 14, 2). Рассказывают о св. апостоле Матфее, что он питался одной зеленью, древесными почками и ягодами.
Вообще христиане употребляли только кушанья самые простые, состоящия более из того, что можно есть сырое и без приправы, нежели из того, что надобно печь (Климент Александрийский, «О воспитании детей»), и не садились за стол более двух раз в день, совершенно отметая по внушению апостолов (Гал. 5, 21; Рим. 13, 13; 1 Петр. 4, 3) собрания после ужина, называемые пирушками, на коих целые ночи проходили в пьянстве. Обед или ужин, сколь просты и легки они ни были, начинались и завершались молитвами, коих образец доселе хранится в Церкви, по сему поводу Пруденций сочинил два гимна, где ясно отразился дух первых веков («Библиотека святых отец»).
В те времена было принято читать что-нибудь в продолжение трапезы. Плиний никогда сего не упускал, и Ювенал, приглашая одного из своих друзей к себе на ужин, обещал ему чтение Гомера и Виргилия. Христиане же читали Св. Писание и, вместо развратных песен и игр, коими сопровождались языческия пиршества, пели духовные гимны (Климент Александрийский, «О воспитании детей», «Строматы»). Ибо они отнюдь не осуждали ни музыки, ни увеселений, только бы то и другое было благочинно и служило к славе Божией. Они не ели вместе с еретиками и другими отлученными от Церкви (I Кор. 5, 11), ни даже с оглашенными, но иногда ели с неверными, дабы не совсем расторгать с ними общение (I Кор. 10, 27).
Супружество
При всем, однако же, хладнокровии к земным вещам, большая часть христиан вела брачную жизнь. Безбрачное состояние язычников, как основывающееся на одном своеволии и распутстве, было во всеобщем презрении. Для прекращения сих безпорядков законы гражданские полагали разные наказания на безбрачных и награды тем, кои умножали число граждан чрез законные супружества.
В язычестве был обычай у родителей, обремененных семейством, подкидывать своих детей вскоре после их рождения. Христиане порицали сие безчеловечие. «Мы вступаем в брак, — пишет св. Иустин, — единственно для воспитания детей или, отрекаясь от брака, храним совершенное целомудрие» (Апология первая). Св. Климент Александрийский пишет: «Должно вступать в брак, или уже совершенно воздерживаться» («О воспитаний детей»). Итак, они знали только два состояния, и последнее, как утвержденное примером Иисуса Христа, предпочитали первому. Многие возлагали на себя обет девства тотчас после своего крещения (Тертуллиан, «К жене»), и между теми, кои от младенчества были христианами, находилось много обоего пола людей, соблюдших свою непорочность до 60-ти и 70-ти лет (Свят. Иустин, Апология первая). Известно, до чего Ориген простер свою неумеренную ревность о девстве (имеется ввиду самооскопление — ред.); впоследствии сей его пример нашел было столько подражателей, что для обуздания их нужны были запретительные соборные определения (Апостольския правила 21, 22; правило Никейского Собора 1; Тертуллиан, «Об одноженстве»).
Некоторые еретики в сем пункте выступили за пределы. Одни из них осуждали второй брак, другие — вообще брачную жизнь. К сим-то последним св. Климент Александрийский прилагает предсказание апостола Павла относительно того, что в последния времена явятся люди, порицающие брак (I Тим. 4, 3). Сие самое заставило сего отца и других доказывать святость брака и утверждать примерами апостолов Петра и Филиппа, которые находились в брачном состоянии. Отцы Церкви с уважением смотрели на брак, как имеющий целью произведение разумных тварей, назначенных для безсмертия. Только они не хотели, чтобы люди искали одного удовольствия в сем священнейшем деле, но чтобы оно было управляемо благоразумием и стыдливостью при постоянном памятовании о Том, Который проникает в сокровеннейшия тайны, и при строгом блюдении тела, которое есть храм Его.
Среди правил воспитания детей находим и то, чтобы их благовременно сочетать браком для предотвращения безпорядков («Постановления апостолов»). И тем, кои имели человеколюбие воспитывать сирот, внушаемо было, как скоро сии придут в возраст, сочетать их со своими детьми более, нежели с чужими («Постановления апостолов»). Из сего видно, сколько мало участвовала расчетливость в христианских супружествах. Решения о браках, как и о других важных делах, предлагали на суд епископам, дабы, по словам св. Игнатия, они заключили по благословению Божию, а не по страсти («Письмо к Поликарпу»). По согласии обеих сторон брак совершался всенародно и великолепно в церкви, где был освящаем благословением пастыря и утверждаем прино-шением святой Жертвы (Тертуллиан, «К жене»). Брачующиеся давали друг другу руки, и невеста получала от жениха перстень с изображением креста или символа какой-нибудь добродетели, как-то: голубицы, якоря, рыбы, ибо то обыкновенно вырезывалось у христиан на печатях, а известно, что у древних перстни служили вместо печатей.
Христиане не заключали браков в праздничные и постные дни, на каком основании доселе возбраняется венчать в известные времена года, и вообще они жили воздержанно всегда, когда хотели особенно заняться молитвою по внушению Апостола (I Кор. 7,5). Св. Климент Александрийский говорит, что совершенный христианин после того, как будет иметь детей, должен обращаться со своею женою как с сестрою, ибо по разлучении с телом (т. е. после кончины — ред.) они будут точно в таком отношении («Строматы»), а Тертуллиан свидетельствует, что многие из супругов действительно хранили девство по взаимному согласию. Он же счастье христианского супружества изображает так: «Супруги-христиане несут единое бремя, составляют одно тело и одну душу, вместе молятся, вместе преклоняют колени, вместе постятся, поучают и увещевают один другому. Свободно посещают больных, охотно раздают милостыню, без развлечения стоят за службою. Они вместе поют псалмы и гимны, взаимно возбуждают себя к славословию Господа» («К жене»; «О воскресении тела»). Возбранялось верным вступать в брак с неверными, но в том случае, когда который-нибудь из них прежде крещения вступил в оный, позволялось им жить вместе (I Кор. 7,12). Второй брак, хотя не был вовсе запрещен, однако же в некоторых Церквах налагали покаяние на второженцев.
Союз христиан
Так жили христиане порознь, вне всего общества. В собраниях же их под именем Церкви греки подразумевали собрание народа для совещания о делах общественных. Так собрание народа в Эфесе называется в Деяниях "церковью" (Деян. 19:32). Посему, в отличие от мирской церкви, собрание верующих именовалось Божией Церковью. Ориген, опровергая Цельса, сравнивает эти две церкви и утверждает решительно, что судя даже по христианам, стоящим на низшей степени христианского совершенства, Церкви христианские как бы светили в мире. Из самого понятия о Церкви видно, что христиане каждого города составляли единое общество; и вот, что было одним из главных предлогов к гонению: собрания их казались предосудительными, как несогласные с законами правления, и их единодушие, которое на самом деле происходило только от взаимной любви, представлялось заговором (Тертуллиан, "Апология").
Действительно, христиане одного города или селения сводили между собою тесную дружбу в собраниях, назначенных для молитвы и других благочестивых упражнений, где они виделись почти каждый день. Здесь имели они частые беседы и советовались друг с другом даже о неважных вещах, - радость и горесть у них были общие. Если кто-нибудь из них получал от Бога особую милость, все принимали в том участие; если кто находился в состоянии покаяния, все испрашивали прощение. Они обращались между собою, как родные, называя друг друга отцом или сыном, братом или сестрою, смотря по возрасту и полу.
Этот союз укреплялся властью родителей в своем семействе и подчиненностью их священникам и епископу, как говорит свят. Ириней в своих письмах. Епископы находились между собою в тесном союзе; без общего согласия они не предпринимали ничего важного. Принадлежавшие к одному кругу часто сходились на Собор, когда имели для сего свободное время. Епископы же из дальних мест вели между собою частую переписку, весьма удобную из-за чрезмерной обширности Римского единодержавия, которое Господь нарочно устроил с тем, чтобы содействовать успехам Евангельской проповеди (Ориген, "Против Цельса"). Эти письма имели особую форму для предохранения их от подлога и прикрытия святых истин, необходимых особенно во время гонений (Киприан, "К Клименту Римскому," Письмо 9). Для большей безопасности письма посылались с клириками, а за их недостатком с людьми, нарочно для сего избранными. Но так как Церковь Божия не ограничивалась пределами Римской империи, а простирала свое владычество по всем окрестным странам, то единство веры и нравов, общее всем христианам, было достойным ещё большего удивления при столь великом разнообразии народов, особенно когда замечали, что истинная религия отучила своих последователей от самых грубых и безрассудных привычек. После сего можно сказать, что Вселенская Церковь составляла точно одно тело, члены которого соединялись союзом не только веры, но и любви взаимной.
Молитва
Таким образом, новокрещенные мало-помалу вступали в новую жизнь, духовную и благодатную, что прежде казалось им невозможным, а теперь уже находили нетрудным. Первым и главным занятием их была молитва; согласно с учением апостола Павла о непрестанной молитве, христиане все меры принимали к тому, чтобы как можно чаще устремлять свой дух к Богу и вещам Божественным. Они всегда, когда только возможно было, молились вместе (св. Игнатий, "Письмо к Ефесянам"; Тертуллиан, "Апология"), быв уверены, что большее число просящих у Бога известных благодеяний имеет и большее право на получение их, по слову Спасителя (Мат. 18:19-20). Поэтому св. Игнатий за правило поставляет св. Поликарпу, чтобы собрания были часты, и советует справляться о присутствии каждого из верных по имени. К упомянутому побуждению присоединялось ещё и то, что присутствие пастырей, обыкновенно, придает более важности общественным молитвам, и предстоящие своим примером побуждают друг друга к ревности и благочестию.
Общественные молитвы, на которые, преимущественно, собирались верные, совершались утром и вечером. Их учили, таким образом, освящать начало и конец дня ("Постановления апостолов") и отнюдь, не извинять себя житейскими делами, которые были только прибавлением к духовным делам. Утренние молитвы, по-видимому заменяли утреннюю ветхозаветную жертву, а вечерние - вечернюю, и употреблялись для освящения начала ночи. Их иногда называли светильнами, потому что они совершались в такое время, когда уже начинали зажигать светильники, и теперь, в это время поется известный стих, напоминающий о свете. Общественное молитвословие, обычно, заключалось взаимным лобзанием мира (Тертуллиан, "О молитве Господней"). Те, кто не мог присутствовать в собрании: больные, заключенные в темницу, путешествующие - собирались между собою, как только это было возможно, и, если находились порознь, то не преставали, однако же, молиться в положенное время.
Кроме утра и вечера молились ещё в 3-м, 6-м и 9-м часу дня и в продолжение ночи. Климент Александрийский, Тертуллиан и св. Киприан ясно обозначают все эти молитвы. Они утверждают их примерами из Ветхого и Нового Заветов и приводят на то глубокие причины. Ориген требует, чтобы молились, по крайней мере, утром, в полдень, вечером и ночью ("О молитве"). Молящиеся, по обычаю, обращались к востоку и стояли с руками, воздетыми к небу. Часы молитвы считались по счету римлян (Климент, "Строматы"), которые делили весь день от восхода до захода солнца на 12 равных часов, но неравных по мере возрастания или убывания дней. Ночь равным образом делилась на 12 часов и на четвертые части, которые назывались стражами или сменами, поскольку на войне сменяли ночной караул четыре раза. Таким образом, если взять пример равноденствия, 1-ый час римский будет отвечать нашему 7-му часу утра, 3-й - 9-му, 6-й - полудню, 9-й - 3-му за полдень, 12-й - 6-му, из чего видно, что молитвы в продолжение дня следовали одна за другою через каждые три часа.
Среди ночи вставали, чтобы молиться по примеру псалмопевца (Пс. 118:62) и св. апостола Павла, когда он находился в темнице после побоев, перенесенных им вместе с Силою (Деян. 16:25). Климент Александрийский, Тертуллиан и Ориген упоминают о сей ночной молитве (Климент, "Строматы," "О воспитании детей"; Тертуллиан, "К жене"), св. Киприан отзывается о ней с похвалою ("О молитве в конце дня"); вообще, сей навык молитвенного бдения одобряется всеми отцами, как весьма полезный для умерщвления плоти и для возвышения духа к Богу в минуты самые безмятежные. Было так же правилом прочитывать Символ Веры каждое утро и в случае какой-либо опасности (Блаж. Августин, "Беседа 42"; св. Амвросий, "О девстве").
Наконец, дабы сколь можно чаще обращаться к Богу и строже выполнять заповедь о непрестанной молитве, составлялись молитвы, особенные для каждого занятия, следуя внушению св. Павла (Кол. 3:17). Таким образом все работы, как то: возделывание земли, сев, жатва и сбор плодов, начинались и оканчивались молитвами. Молились, начиная строить дом или жить в нем, начиная ткать холст или шить платье, или носить его, или делать что-нибудь подобное. Примеры такого рода молитв и теперь можно найти в служебниках. Приветствия в начале письма и при встречах состояли не в обыкновенном изъявлении дружбы, но в молитве (Свят. Златоуст, "Беседа на послание к фессалоникийцам"). Действия не столь важные сопровождались знамением креста, как сокращенной молитвой. Его изображали на челе и употребляли почти каждую минуту, т.е. каждый раз, когда надлежало входить, выходить, идти, садиться, вставать, ложиться, одеваться, обуваться, пить, есть и прочее (Тертуллиан, "О винце"; свят. Кирилл Иерусалимский, "Оглашение о Вознесении").
Собрания и литургия
Принадлежавшие к той же церкви собирались в воскресный день, называемый у язычников днем солнца, который у христиан был во всегдашнем уважении, ибо он напоминает о сотворении света и воскресении Христовом (Свят. Иустин, "Апология первая"). Собирались также в пятницу, называемую у христиан днем приготовления. Местом собрания был какой-нибудь частный дом, в котором отделялась одна из столовых комнат в верхнем жилье. Такова была горница, из которой упал юный Евтих во время полнощной проповеди ап. Павла в Троаде. Она была в третьем этаже, достаточно освещена, и верные туда собирались в ночь на воскресение для преломления хлеба, т.е. для Евхаристии, за которой следовала в ночь на воскресение вечерня (Деян. 20:7-11). Часто гонение заставляло христиан укрываться в подземельях за городом, как-то подтверждают каменные пещеры, находящиеся близ Рима, известные под названием Рима подземного (Бароний, Летописи 224, 245). Так было при императорах Филиппе и Гардиане (Евсевий, "История..."), а после низложения Павла Самосатскаго император Аврелиан приказал дом церковный отдать тем, кому присудят италийские и другие правоверные епископы (Евсевий, "История..."). Некоторые из этих открытых церквей находились в частных домах, как то известно о домовой церкви сенатора Пуденса. Иногда же для сего строились особые здания. Незадолго перед гонением Диоклетиана, церкви во всех городах, начиная с основания, были перестроены и гонение началось их разрушением (Евсевий, "История...").
В этих собраниях совершалось молитвословие, определявшееся, как указано выше, разными часами дня и ночи, приносилась безкровная Жертва, как действие, исключительно принадлежавшее священниками. Оно называлось или именами, взятыми из Св. Писания, как напр., вечерней, преломлением хлеба, жертвою, или именами, принятыми Церковью: синаксом, что значит собрание; Евхаристиею, что значит благодарение; Литургиею, что значит общественное служение. Оно совершалось иногда перед восходом солнца, особенно, во время гонений, во избежание помехи, которую могли устроить неверные (Киприан, "Письмо к Целилию"). В каждой церкви или в каждом приходе совершаема была лишь одна литургия, отправлял её всегда епископ, а за отсутствием или болезнью его - священники, которые были тут же и служили с ним вместе. Устав литургии, проходя разные времена и места, изменился через прибавление и отмену некоторых важных обрядов, но в существе своем остался неизменным. Вот что мы находим об этом у древних писателей.
После некоторых молитв читали Св. Писание сперва Ветхого, затем Нового Завета, чтение заключалось Евангелием, которое изъяснял настоятель, прилагая к сему наставления, сообразные с нуждами своей паствы (Свят. Иустин, "Апология"). После сего все вставали с мест и, обращаясь к востоку с воздетыми к небу руками, молились за людей всякого рода: христиан, язычников, знатных и бедных и, преимущественно, за пленных, больных и прочих страдальцев. Диакон побуждал предстоящих к молению, священник произносил возглас, а народ в знак согласия отвечал: аминь ("Постановления апостолов"; свят. Киприан "Письмо к Цецилию"). За сим следовало приношение Даров, т.е. хлеба и вина, растворенного водою, служивших веществом таинственной Жертвы. Предстоящие давали друг другу лобзание мира: мужчины мужчинам, а женщины женщинам - в знак совершенного единения; потом каждый относил дары священнику, который от лица всех приносил их Богу (Климент, "О воспитании детей"). Тогда, приступая к тайнодействию, он внушал предстоящим возвысить сердца свои к Богу, благодарить Его и славословить с ангелами и всеми небесными силами, потом, вспоминая установление Евхаристии и повторяя слова, изреченные при сем Иисусом Христом, совершал самую тайну (таинство - ред.), после чего читал с народом молитву Господню и, причастившись первый сам, чрез диаконов раздавал причастие всем предстоящим (Свят. Иустин, "Апология"). Ибо все, кто входили в Церковь, обязывались причащаться, особенно же, служители алтаря ("Правила апостолов"). Тело Господне принимаемо было с величайшею осторожностью и опасением, дабы ни малейшая крупица Причастия не упала на землю.
Тем, кто не мог присутствовать при совершении литургии, причастие отсылалось чрез диаконов или служителей церковных - аколуфов. Часть Причастия сохранялась для напутствия умирающих, как дорожный запас на дальнейший путь, их ожидающий. Позволялось верным брать Причастие домой (Тертуллиан, "К жене"), дабы каждое утро приобщаться до вкушения пищи или в случае опасности, например, когда надлежало идти на мучение, потому что не всякий день можно было собираться для слушания литургии. Причастие, отлагаемое для здоровых или больных, заключалось под видом только хлеба, между тем как в собрании все приобщались под двумя видами, кроме малолетних детей, которых причащали одним вином. Трапеза любви, следовавшая в древности за причащением Св. Тайн, состояла из обыкновенных яств, от коих все присутствовавшие вкушали на том же самом месте. Впоследствии она была предоставлена только вдовицам и нищим. За столом известная доля откладывалась епископу, хотя бы он и отсутствовал. Священники и диаконы получали по две доли, чтецы, певцы и привратники по одной ("Постановления апостолов"; Тертуллиан, "О посте").
Пост
Христиане постились чаще иудеев, но образ их поста был почти тот же, т. е. носил на себе обыкновенные знаки сетования. Существенное правило поста состояло в том, чтобы не есть более одного раза в день вечером, воздерживаться от вина, сладкого и питательнаго, проводить день в уединении и молитве. В книге «Пастырь», весьма уважаемой древними, говорится, что в день поста с самого утра надо уходить на молитву, не вкушая ничего, кроме хлеба и воды, и раздавать нищим избытки от своего имущества. Действительно, с постом всегда соединялась раздача милостыни. Самый пост служил к тому средством, убавляя часть дневного расхода. Питие прежде ужина считалось нарушением поста. Некто из свя-тых, идя на мучение, отверг напиток, который ему поднесли для укрепления сил, говоря, что еще не пришло время прервать пост. Это было в пятницу в 10 ч. утра. В первых веках церковный пост у христиан был один, который предшествовал Пасхе, т. е. Великий Пост (Тертуллиан, «О посте»). Церковь соблюдала оный в память страданий Иисуса Христа, прилагая к себе сказанное Им: «Когда отнимется у них Жених... тогда будут поститься» (Мато. 9, 15). Прочие посты тогда были произвольными (Тертуллиан, «О постe»): пост в среду и пяток каждой седмицы, подобно Великому Посту, основывался на страданиях Иисуса Христа, поскольку в среду составлен был против Него иудеями совет, а в пяток Он умер.
Сии посты отличались между собой длительностью, которая была троякой. Посты в среду и пяток продолжались до 9-го часа или по нашему до трех часов вечера, почему и называли их полупостами. Пост в Четыредесятницу оканчивался вечернею, т. е. в шесть часов к закату солнца. Еще был сугубый пост или полное говение, когда целые сутки проводили без пищи. Так говели в Великую Субботу, некоторые к ней присовокупляли Великую Пятницу, иные так проводили три дня, иные четыре, некоторые все шесть дней Страстной седмицы, каждый сколько мог. Сей сугубый пост в Ис-пании соблюдали каждую субботу и, сверх того, раз в каждом месяце, кроме июля и августа. Причина, почему постились до 9-го часа, заключалась в воспоминании смерти Иисуса Христа, а до вечера — в воспоминании Его погребения (Тертуллиан, «О посте»).
Степени воздержания были также различны. Одни соблюдали сы-роедение, т. е. не ели печенаго, другие — сухоедение (Тертуллиан, «О посте»), воздерживаясь не только от мяса и вина, но и от плодов винных и сочных, употребляя с хлебом только орехи, миндаль и т. п., иные довольствовались хлебом и водою. Сухоедение одобряемо было особенно во время гонения, как приуготовление к мученичеству (Тертуллиан, «О посте»). Некоторые и кроме Страстной седмицы ничего не вкушали в продолжение многих дней и нередко даже до 10-й зари, как говорит Лукиан, свидетель несомненный. Ибо в сии необыкновенно продолжительные посты входили и воскресения, в кои законом запрещено было поститься.
В первых веках Христианства хотя были еще в Греции и Риме люди, занимавшиеся разными телесными упражнениями для укрепления тела, но гораздо более было таких, кои вредными для здоровья пороками измождали оное, во цвете лет от этих причин становясь стариками. Однако среди развращения, коим исполнены были Египет и Сирия, возникали великие постники, которые жили гораздо больше других людей. Правда, в теплых странах пост не столь тягостен, но наблюдались необыкновенные примеры воздержания в Галлии и еще более холодных странах, притом спустя более 100 лет после апостолов, ибо многие из великих подвижников следовали древнему образу пощения.
Христиане, подобно иудеям, взирали на пост как на время сетования. Правда, иудеи налагали его на себя часто в изявление естественной скорби, причиненной потерею любимой особы или другим каким-либо временным бедствием. Но христиане, все прилагая к духовным вещам, употребляли сии внешние знаки сетования для возбуждения в себе печали, созидающей спасение (II Кор. 7, 10), т. е. покаяния в грехах. Св. Киприан учит, чтобы грешник оплакивал смерть души своей по крайней мере, как потерю любимой особы («О падении»), а свят. Иоанн Златоуст в слове «О умилении» употребляет то же сравнение. Сверх того пост считался полезным для предотвращения искушений, как изнуряющий тело и подчиняющий его духу. Посему-то постящиеся избегали всякого рода удовольствий, даже позволенных. Все, против обыкновеннаго, становились уединеннее, молчаливее, в церкви усерднее, в молитве и чтении прилежнее.
Сокровенность таинств
В сих же самых собраниях совершались и все прочие священнодействия, коль скоро ничто сему не мешало; и вот почему так строго смотрели за тем, чтобы не впустить туда кого-нибудь из неверных, ибо во всей точности исполнялось предписание Спасителя, не давать святыни псам и не метать жемчуга перед свиньями (Мате. 7:6). От сей-то скрытности священнодействия получили наименование таинств, т.е. вещей тайных, о коих хранилось нерушимое молчание. Они скрываемы были не только от неверных, но и от оглашенных. Не только не совершали таинств в их присутствии, но никто не смел даже рассказывать им, что происходило в собрании, ни произносить в присутствии их слов, употребляемых при служении, ни говорить о свойствах священнодействия, и тем менее писали о сем, а если в общенародном поучении или в сочинении, которое могло попасть в руки язычников, заходила речь о Евхаристии или другом каком-нибудь таинстве, то при этом употреблялись слова им непонятные и загадочные. Таково в Новом Завете выражение "преломлять хлеб" (Деян. 2:42), т.е. раздавать освященные Дары, которое не могло быть понятно язычникам. Эта предосторожность существовала долгое время и после свободы, обретенной Церковью. Нужно исключить отсюда только апологии, в коих писатели объясняли таинства для отражения клеветы, возводимой на христиан.
http://simvol-veri.ru/xp/jizn-pervix-xristian-ustroiestvo-ce...
Свежие комментарии